Известно, что во время съемок "Огней большого города" тяжелее всего далась Чаплину сцена знакомства Бродяги и слепой цветочницы. Эту сцену можно назвать краеугольным камнем всей картины, и все же Чаплин долго не мог найти к ней правильный подход. Свидетелем этих творческих мук стал чешско-немецкий писатель и журналист Эгон Эрвин Киш, посетивший студию Чаплина в 1929 году. Ниже вашему вниманию предлагается отрывок из его воспоминаний.

***

Эгон Киш
Сотрудничество с Чарли Чаплином*

<...> О нет. Не в уединении, я вижу очень много друзей, в особенности Чарли Чаплина и Дугласа Фэрбенкса. Чаплин – замечательный человек, хотя он, к сожалению, не отвечает на письма. Он – социалист и встречается с радикалами, что вызывает большое возмущение в известных кругах. Я знаю историю его жизни и его брака. Все было иначе, чем писали. У Чарли была предвзятая идея: он был убежден, что для каждого человека где-нибудь на свете припасена идеальная женщина, также и для него. С этого пункта его нельзя сбить. Но он совершенно излечился от мысли, что можно – до того как найдется эта идеальная женщина – жениться на неидеальной... Мы, собственно, могли бы пока заглянуть к нему, хотите?
Конечно, я хотел этого, ибо Чаплин один из тех праведников, ради которых Америка еще должна быть сохранена от судьбы Содома и Гоморры.
Второй праведник – это тот человек, который задал мне вопрос о Чаплине. Это Эптон Синклер. <...>
Я сказал Синклеру, что уже давно выражаю желание попасть к Чаплину, но еще вчера «великие люди» киноискусства говорили мне, что все их попытки познакомиться с Чаплином закончились неудачей и что все обитатели Голливуда, которые хвастаются тем, что являются первейшими друзьями Чаплина, на самом деле в лучшем случае видели его когда-нибудь, когда он ужинал в ресторане Генри.
– Да, его, конечно, чрезвычайно осаждают посетители, – сказал Синклер, – больше ста человек в день приходят к нему со всевозможными предложениями, с выражениями симпатии и удивления, с просьбой только поглядеть на него, со всевозможными проектами и попытками получить от него подачку.
Синклер тормозит свой автомобиль на углу Longpré Avenue и La Brea Avenue перед группой домиков с красными крышами. Трудно предположить, что в этих домиках таится что-то особенное, меньше всего – что это киноателье; обычно киноателье в Голливуде – гигантские каменные строения с решетчатыми воротами, привратниками у ворот, весь фасад зданий испещрен кинорекламой.
Здесь на крошечной металлической дощечке выгравировано: «Студия Чаплина». Мы входим в бюро, то есть мы направляемся к барышне, которая попеременно работает на коммутаторах телефона и над выполнением корреспонденции. Мы идем дальше во двор, в настоящий двор, на котором расположены фильмовые сооружения. Где-либо в другом месте это не был бы двор, а если бы и был таковым, то он назывался бы «Stage № 35», вход во двор был бы запрещен посторонним лицам, а у входа в величественной позе стояли стражи.
Двое мужчин здороваются с Синклером и рассказывают, что только что происходила съемка. Вдруг один из них говорит:
– Вот идет босс.
Босс! Старик! Шеф! Мы оборачиваемся лицом к боссу, к Чарли Чаплину. Если бы он появился по крайней мере в приличном костюме, – как это подобает боссу, шефу, старику, – то в те промежутки времени, когда он – не босс, не шеф, не старик, – он мог бы являть образ того печального бродяги с его комическими затеями, которого мы так любим в Чаплине. Но он и сейчас подходит к нам в заплатанных, обвислых штанах, в заплатанных огромных ботинках, со съехавшим набок галстуком и расходящимся пиджачком. Он только что вернулся с работы, он босс, которому приходится постоянно работать.
– Алло, Эптон! – кричит он еще издалека. – Удивительно, что вы вдруг вздумали меня посетить!
Синклер сообщает ему что-то по поводу гостя, которого он привез с собой.
– Это превосходно! – воскликнул живой, оригинальный Чарли Чаплин в собственной персоне и пожимает мне руку.


Чаплин и Эгон Киш на студии

Он ругается, проклинает свою работу, которая плохо продвигается. Он крутит новый фильм «City Lights» («Огни большого города»). Но теперь вновь заминка, работа на мертвой точке.
– Шут его знает, мы не в состоянии сдвинуться с места... Может быть, вы мне поможете, ребята?
Да, мы, ребята, хотим помочь Чарли Чаплину.
Перед нами не совсем тот Чарли Чаплин, которого мы знаем по кино. Он, правда, только что вернулся с работы, но он не в процессе работы, или, вернее, он в данную минуту не играет. Недостает его шляпы, приплюснутой твердой фетровой шляпы, недостает бамбуковой тросточки и черных усиков под носом. Кроме того, его сапоги совсем не так чрезмерно велики и совсем не так чрезмерно смешны, как это кажется на экране. Это, конечно, потрепанные, залатанные, драные, может быть, даже слишком большие, но все же обыкновенные ботинки, и только великое искусство босса могло придать им такие комические размеры.
Теперь, когда он с нами, «его помощниками», торопится в мастерскую, его сапоги совсем не бросаются в глаза и Чарли отнюдь не производит впечатления человека с плоскими ступнями ног. Он носит роговые очки: он так дальнозорок, что без них не в состоянии подписать свое имя.
На середину его лба спадают две пряди серебра. На затылке, в том месте, где волосы вновь отрастают, они тоже седые.
– Вы дали бы подстричь свои волосы, – сказал я осторожно Чарли спустя несколько дней.
Но он не делает секрета из того, что красит волосы.
– Вы видите, я теперь уже больше не интересуюсь этим. Отрастающие белые волосы я не крашу вновь. Баста! К сорока годам я буду вновь таким же седым, каким я был к тридцати пяти.
– Что поделывает теперь ваша жена?
– Не знаю, – замечает он с деланным равнодушием, – но у меня двое детей, и эти дети у нее.
Читать статью целиком >>>

_____________
*Приводится по изданию: Чаплин Ч.С. О себе и своем творчестве. М. : Искусство, 1991. Т. 2. С. 253-261. (Стилистика перевода с немецкого сохранена по изданию: Эгон Эрвин Киш имеет честь представить вам американский рай. М. – Л., 1931, с.79, 305-323. – Примеч. сост.)
Фотографии Чаплина и Киша взяты из блога Discovering Chaplin.