А вот и новое интервью подоспело! Если вдруг кто-то оказался здесь впервые, хочу освежить информацию и напомнить, что я выкладываю в блоге подборку интервью с людьми, лично знавшими Чаплина, из книги Кевина Браунлоу
The Search for Charlie Chaplin, которая является своеобразным дополнением к документальному телесериалу "Неизвестный Чаплин" (1983). Книга включает историю создания самого телесериала и большое количество интервью, не вошедших в него.
Сегодня в программе - интервью с Айвором Монтегю, английским кинорежиссером, продюсером, сценаристом, писателем, журналистом, одним из сильнейших игроков Англии в настольный теннис и членом компартии Великобритании.
***
ИНТЕРВЬЮ С АЙВОРОМ МОНТЕГЮ
Я познакомился с Чарли только в 1929 году, когда приехал в Голливуд. Разумеется, встретиться с ним было моей голубой мечтой. Я знал и (Дж. Бернарда) Шоу, и (Г. Дж.) Уэллса, и в числе рекомендаций, которые я собрал, были две рекомендации от них, так что как только я выбрался в Голливуд, я отправился с ними на студию Чарли, где встретился с его менеджером (Альфом) Ривзом. По его говору я понял, что он происходит из той же части Брикстона, где родилась моя жена, и я упомянул в разговоре Камберуэлл и Денмарк Хилл, что сделало нас такими закадычными друзьями, что он пообещал передать их (рекомендации) лично Чарли. Я не сомневался, что увижусь с ним немедленно, однако этого не произошло. Я звонил раз в несколько недель, и мистер Ривз становился все более смущенным. Он сказал: "Проблема в том, что мистер Чаплин пытается придумать, что ему для вас сделать, потому что ему хочется устроить для вас что-то особенное". В конце концов, он сжалился надо мной и предложил: "Слушайте, давайте я просто проведу вас на студию и скажу: 'А вот и мистер Чаплин', и вы с ним познакомитесь". Я сказал, что так не пойдет, и упорно продолжал ждать. Наконец, мне позвонил Коно, дворецкий, который устраивал всю его социальную жизнь. Не соглашусь ли я приехать в следующую субботу на теннисную вечеринку? Позднее я узнал от Джорджии [Хэйл], что подобные встречи Чарли устраивал время от времени в попытке разом разделаться с кучей приглашений, которые он задолжал разным людям.
читать дальшеЧарли был очень хорошим игроком в теннис. Казалось, он способен достичь мастерства в любом деле, стоило только захотеть - это можно видеть иногда в его фильмах. Возьмите, к примеру, "Золотую лихорадку". Танец булочек оттуда сам по себе является проявлением необыкновенной ловкости, которой он обучился самостоятельно. Я хочу сказать, у него были тренеры и так далее, но именно его сила воли стала залогом того, что он достиг такого высокого уровня в теннисе. Раньше он находился в состоянии дружеского соперничества с Дугласом Фэрбэнксом, потому что за всё, чем занимался Дуг - бег, легкая атлетика, игра в теннис - немедленно брался и Чарли, который оттачивал свои навыки до тех пор, пока не начинал превосходить в этом Дугласа. Только когда Дуглас увлекся гольфом, Чарли отказался последовать его примеру.
Или взять, к примеру, парикмахерское дело - оно ведь тоже требует большого мастерства. Он, безусловно, овладел им не ради одного только "Великого диктатора"¹. Когда мы останавливались у него в наш последний уикэнд в Голливуде, он сделал моей жене самую потрясающую стрижку, какую она когда-либо носила². Несомненно, он становился мастером в любом деле, за которое брался.
Чарли отличался абсолютно ненасытным любопытством. Этим он был похож на многих других выдающихся людей, которых я встречал - ученых, художников, писателей, кого ни назови. Их всех объединяла жажда знать всё, что только можно, обо всём, на случай, если это вдруг пригодится им на их поприще. Чарли был художником того же сорта. Когда он знакомился с людьми, он становился не только актером, но и наблюдателем. Впоследствии он не высмеивал их, а всесторонне характеризовал, и вы прекрасно можете видеть, что у него из этого получалось. Я уверен, что любой новый случай, любой светский лев, который хотел нанести ему визит, попадал в его галерею образов.
На Рождество после довольно продолжительной партии в теннис и английского ленча он сказал: "Сейчас я расскажу вам про 'Огни большого города'". Мы сидели в креслах в его гостиной, и он представил нам все "Огни большого города" в лицах. Так вот, для меня проблема заключалась в том, что шанс увидеть подобное представление выпадает лишь раз в жизни. Такое не захочется забыть. Об подобной чести и мечтать было нельзя, приезжая в Голливуд. Но я здорово набегался во время игры в теннис, плотно пообедал, и, разомлев, я попросту заснул. Это была одна из самых неловких ситуаций, в какой только можно оказаться. Моя жена сидела достаточно близко, чтобы метафорически вонзить палец мне под ребра. Но именно таким образом я впервые познакомился с "Огнями большого города". Мне кажется, в действительности я вынес из этой истории то, что считаю самым ослепительным озарением о работе Чарли. Для меня это стало ключом к пониманию всего, и почему это так здорово, почему он так сильно выделяется среди столь многих других комиков кино. По тому, как он говорил и как рассказывал историю, становилось понятно, что он вовсе не отождествляет себя с созданным им образом. Он все время называл его "бродягой" и говорил о нем в третьем лице. Он был режиссером, который придумывал всё, что случалось с ним, который ставил этот образ в заданные ситуации. Он находил определенное наслаждение, обрушивая на него те или иные злоключения, и не без гордости наблюдал за тем, как он выбирался из них. Тем не менее, он был исполнителем этих страданий, а не самим страдальцем. Суть в том, что он был творцом; он рассказывал историю, придумывал персонажей, их приключения рождались из его собственного жизненного опыта - те горести, те эмоции, которые они пробуждали - все они были спланированы им. Он впервые показал ту степень эмоций, которую фильм способен зародить в зрителях. Это было достигнуто не просто актером, а планировщиком - а именно им Чарли и был в своей работе. Несколько дней спустя он пригласил нас посмотреть предварительный монтаж фильма. У меня было чувство, что, не имея никого, кто мог бы покритиковать его, и не имея четкого графика, которого следовало придерживаться, он рисковал в конце концов слишком сблизиться со своей историей, чтобы объективно ее оценивать. Мне кажется, иногда он слишком долго занимался одним фильмом. Он добивался совершенства - только совершенство могло его устроить. Но мне кажется, что в комедии чутье может притупиться ровно в тот момент, когда она перестает быть смешной, или тогда, когда тот или иной трюк мог бы оказаться чуточку смешнее, если бы длился дольше.
Например, та сцена в "Огнях большого города", когда он смотрит на витрину магазина и то и дело отступает на пару шагов, чтобы поглядеть на нее с другого ракурса (стараясь не смотреть на обнаженную статую), а за ним посреди тротуара - дыра для подъемника. Эта яма - кажется, что он вот-вот шагнет прямо туда. Кульминация комедии - в том, что этого не происходит. Как я помню, когда мы впервые увидели этот эпизод, он был длиннее и Чарли довел комедию до истерики. В финальной же версии эта сцена просто недостаточно продолжительна, чтобы достичь того же эффекта.
Когда "Огни большого города" были почти закончены, он начал нервничать и страдать сильными перепадами настроения. Иногда он говорил, что это величайшая картина, которая когда-либо была снята. В другие моменты он твердил, что картину ожидает полный провал, никто не пойдет на нее в кино, он будет разорен. Джорджия дружески подпихивала его локтем и говорила: "Ну же, Чарли, у тебя еще останется миллион долларов". - "Что такое миллион долларов? Ничего!" Для тех, кто не знал Чаплина, это могло прозвучать наиграно, но ничего подобного. В этом был он весь. Он достиг того положения, когда мог снимать картину в точности так, как ему нравилось, и тратить на съемки столько времени, сколько ему вздумается. Это стоило миллион долларов. У него было около двух миллионов. Поэтому, хорошо, у него бы остался один миллион, но это означало бы, что он полностью лишился бы этой свободы. Он не смог бы больше снимать картину так, как хотел. Пришлось бы возвращаться к тяжелой рутине со строгим графиком съемок, бюджетом и всем прочим.
Однажды вечером произошло кое-что необычное. Мы играли в очень жестокую игру, которая была популярна в то время - в этой игре один из присутствующих, на которого падает жребий, должен выйти из комнаты. Тем, кто остается, раздаются листочки бумаги, на которых написаны различные качества, такие как обаяние, чуство юмора, красота - и они обсуждают эти качества, чтобы решить, сколько баллов из десяти поставить отсутствующему другу напротив каждого из них. А жертва снаружи должна поставить оценки самой себе, вернуться в комнату и подвергнуться суровому испытанию, в процессе которого она зачитывает свою оценку себя и слушает оценку компании. Что ж, мы сыграли в эту игру по всем правилам, и я надеюсь, что больше в нее никто и нигде играть не будет. Проблема заключалась в том, что когда Чарли начал зачитывать свои оценки и дошел до чувства юмора, он скромно поставил себе девятку, но собравшаяся компания оценила его на четверку. Что, думаете, мы подшутили над Чарли? Вовсе нет. Это была целая научно-философская дискуссия о том, что считать чувством юмора. За чувство комедии нам пришлось бы поставить ему, наверное, одиннадцать из десяти. Но юмор предполагает определенную беспристрастность и способность видеть смешное в том, что происходит с тобой самим, а для этого Чарли был слишком застенчив. Не думаю, чтобы ему нравилось заглядывать в себя и оценивать себя. Дело не в том, что он боялся или стыдился других людей, но это не понравилось бы ему самому, так что это была вполне определенная характеристика³.
Периодически его спрашивали, был ли он евреем, но он никогда не давал официального ответа для печати, потому что, как он говорил, тот, кто отвечал, что он не еврей, тот подразумевал, что он не хочет, чтобы его считали евреем. По его словам, в нем текла кровь испанских цыган, которую он унаследовал от матери, и таким образом он получил кудрявые волосы.
Я был в Берлине в ранние годы нацизма и случайно наткнулся на книгу, которая называлась "Под взглядом евреев". В ней были представлены самые разные люди, многие из которых вовсе не были евреями, и среди них я нашел Чарли. Подпись под его фотографией гласила: "Этого скучного и бездарного еврея-акробата показывают в кинотеатрах мира, шокируя зрителей и т.д., и т.п." Я подумал, что он должен это увидеть, и отправил ему экземпляр книги. Так вот, за все те годы, что я знал Чарли, он часто посылал мне рождественские открытки и телеграммы или звонил мне по телефону, но при этом прислал мне одно-единственное письмо - и это было короткое письмо, в котором он благодарил меня за эту книгу. Я до сих пор считаю, что она вполне могла поспособствовать его решимости снять "Великого диктатора".
*Источник:
Brownlow K. The Search for Charlie Chaplin. - London & Yorkshire, UK : UKA Press Publishing, 2010. - P. 79-84.
Бонус:
Джорджия Хэйл, Айвор Монтегю, Сергей Эйзенштейн, Эдуард Тиссэ и Чарли Чаплин, 1930 год
(фото: kommersant.ru)
---
См. также:
• Интервью с Джорджией Хэйл
• Интервью с Сиднеем Чаплином
• Интервью с Тимом Дюрантом
• Интервью с Дином Райзнером
• Интервью с Норманом Ллойдом
• Интервью с Элистером Куком
• Интервью с Вирджинией Черрилл
Либо воспользуйтесь тэгом В поисках Чарли Чаплина, чтобы увидеть всю подборку.
_____________
¹Как известно, Чаплин блистал своими парикмахерскими талантами задолго до "Великого диктатора". Еще в короткометражке "За экраном" (Behind the Screen) (1916) он весьма профессионально делает укладку медвежьей шкуре. А также не стоит забывать о вырезанной сцене из "Солнечной стороны" (Sunnyside) (1919), где "таланты" демонстрируются скорее со знаком "минус", но все же тоже требуют определенного мастерства.
²Более подробно о любви Чаплина к стрижке волос можно почитать тут.
³Интересно, что на этой же самой игре присутствовал и Сергей Эйзенштейн (более того, играли у него дома), и в качестве еще одного бонуса мне хочется привести здесь отрывок из его эссе "Charlie the Kid", описывающего тот же эпизод с несколько иной точки зрения:
"Вечер в Беверли-Хиллз. В Голливуде.
Чаплин у нас в гостях.
Играем в популярную голливудскую игру.
Жестокую.
Игра эта характерна для места, где на сравнительно небольшом количестве квадратных километров сконцентрировано столько самолюбий, самолюбования и самовлюбленности - заслуженных, незаслуженных, обоснованных и необоснованных, перевоспетых и недооцененных, но во всех случаях настолько болезненно перенапряженных, что их хватило бы, вероятно, на три четверти земного шара.
Игра эта - вариант небезызвестной игры в "мнения". С той лишь разницей, что здесь мнения высказываются по определенной "анкете", на которой выставляются "отметки": например, "ум" - 5, "остроумие" - 3, "обаяние" - 4 и т.д.
Такую же анкету уносит с собой и тот, на кого ее заполняют оставшиеся. Он обязан ее заполнить сам и поставить себе отметки по личному усмотрению...
"Самокритичная игра", - сказали бы мы в Москве. Тем более что весь эффект игры не в каких-либо отгадках, а только в степени... несовпадения отметок общего мнения с самомнением того, кто вышел. Жестокая игра!
Тем более что графа "чувство юмора" в ней занимает почетное место.
"Король юмора" покорно уходит на кухню и, надев очки, где-то около рефрижератора заполняет листок анкетки. Между тем ему готовится сюрприз.
"Королю юмора" общественное мнение выставляет по "чувству юмора"... четверку.
Дойдет ли до него юмор этого положения?..
Не доходит!
Гость обижается!
У знатного гостя не хватает юмора на самоиронию: четверка оказывается заслуженной!.."
(Эйзенштейн С. Словесные портреты. М. : КоЛибри, Азбука-Аттикус, 2016. С. 189-190).